Месяца три назад они стали замечать, что ктото проводит операцию. Он замолчал, взглянув на нее, и сделал недовольную гримасу. Мне и в самом деле надо следить за своей речью, признал он с виноватым видом. Ктото вертелся вокруг их операций, продолжал он.
Он интересуется вещами, которых лучше было бы не трогать. Складывает воедино кусочки и связывает вместе ниточки, которые должны оставаться порознь. Шарит по чужим банкам данных, забираясь в такие файлы, которые никогда не должны попасть комунибудь на глаза. Они начали очень и очень нервничать. Если бы все вышло наружу, то для них это кончилось бы ближайшим деревом или фонарным столбом. И для нас тоже, раз уж на то пошло. Разумеется, они запросили нас, что происходит, но мы знали не больше, чем они.
И ударились в панику. Что же мне теперь делать, попросить прощения? Он, казалось, не заметил сарказма. Нет, вы же сделали это непреднамеренно. Дело в том, что они сами ничего толком не знают. Им просто не пришло в голову, что вы вовсе не тот человек, за которого они вас приняли. Смотря по каким законам. Разве загнанная в угол крыса виновата, что кусается? Любая организации это живой организм.
Почувствовав угрозу своему существованию, она защищается. Таков закон природы для живых систем. И абсолютно неважно, крыса это, мафия или бойскауты. Он ткнул пальцем в ее сторону. Я пытаюсь вам объяснить, что естественно, а вы продолжаете толковать о том, что нравственно или безнравственно. Мы говорим на разных языках.
Когда я говорю, что такаято ответная реакция естественна, то я только это и подразумеваю.
Мне самому это нравится не больше, чем вам. Характер реакции зависит от степени угрозы, вот и все. Для них угроза смертельна. Вместо этого он вернулся к дивану и сел. Или дерись, или удирай. Однако иногда и это не помогает.
